Автор: Gendar

Так случилось, что из сорока пяти сыновей Рамзеса II, ему одному выпала доля поиска истины. И, хотя ему не пришлось приложить руку ни к усмирению Эфиопии, ни к возвращению Египту верхней Намибии, судьба готовила царевичу гораздо более тяжкие испытания. Сетна Кхамуст – великий маг, подвластны ли тебе молитвы и заклинания Птаха, чьей жрицей была твоя мать? И сколько времени провёл ты в одном из тихих покоев фиванского дворца, над дверью которого значилось: «Аптека для души». Ради чего? Ради поиска истлевшего листа папируса, будто бы исписанного самим богом Тотом? Твоей страстью был поиск и сбор магических папирусов, как правило, содержащих в себе нетленные знания в области заклинаний и магических формул. Перебирая их тонкими пальцами, ты жадно впивался пытливым взором в начертанные символы, понятные тебе с рождения, впитавшиеся с молоком матери и потому такие близкие и манящие к себе. И ведь нет страха, что кто-то воспротивится вскрытию гробниц. Никто не остановит, не преградит дорогу, не скажет слова «нет», ведь стоит перед сыном фараона. И нет мысли, что все твои папирусы покоились в безжизненных дланях погребённых. Ни тени жалости, ни секунды сомнения.



Долгие поиски папирусов в Мемфисе, привели тебя в гробницу мудреца Неноферкапта. Ведь ты столько слышал о ней, и вот теперь появилась вожделенная возможность самому прикоснуться к сакральному знанию.
Нет-нет, сын прославленного фараона, тебе не от того, стало трудно дышать, что проник ты под землю, а оттого тебе не хватает воздуха, что духи покойного не дают пройти, путая мысли, сковывая тело. А там, впереди и он сам, бледный, укутанный в сгустки тьмы, как в погребальный саван. Но не сам колдун нужен тебе, а его знания, собранные в свитке папируса. И вот же сами записи, кажется, протяни руку, коснись листа и всё твоё, твоё без остатка. Своды склепа давят, желая чтобы ты распластался под их неумолимым натиском. Но ты идёшь вперёд, навстречу своей судьбе, и неважно, что последует за следующим твоим шагом, дающимся с таким превеликим трудом. «Прежде чем обрести желаемое, не составишь ли компанию?» - слова Неноферкапта растворяются в пространстве, а потом, будто в насмешку над молодым магом, возникают снова, многократно отражаясь от каменных стен. «Алькерк?» - твоему удивлению нет предела, неужели старый глупец решил состязаться с тобой в шашки, хотя наверняка знает, насколько хорошо ты играешь. Удача ли, случайное совпадение, или же есть место обману? Вместо фигур драгоценные камни – рубины и достаточно крупные сапфиры. Ходить тебе. Но как во сне проходит игра, ударяются камни о поле, сбрасывая друг друга за границы, а в какой-то момент ты понимаешь, что победа ускользает от тебя как вёрткий угорь из порванных сетей нерадивого рыбака. Воздух щёлкает, оттого что в одно мгновение взметается вверх игральная доска, отряхивая с себя нетронутые, но уже бесполезные фигуры. Мерцающие в свете факела камни разлетаются в стороны разноцветными брызгами, ударяясь о стены, кроша и без того непрочный известняк.
Сначала беззвучный, а после всё возрастающий смех колдуна, замешанный на незнакомых заклинаниях, окропил подземные покои и чья-то суровая, сильная и непоколебимая длань опустилась тебе на плечо, низвергая в небытие. За какую-то долю секунду твои ноги потеряли опору, и ты понял, что проваливаешься в наступающую тебе навстречу бездну. Всё смешалось воедино, и мысли и чувства, а ты на какое-то мгновение перестал существовать. Не велика ли цена за кусочек растения, иссушенного под гнетущими прессами, коих в Египте предостаточно? Думал ли ты, представлял ли, что окажешься так быстро в царстве Аментет? «Смотри, Сетна, смотри хорошенько!» - насмешливый, но не потерявшей своей прижизненной силы, голос Неноферкапта витает где-то над ухом, шевеля и без того беспокойные волосы и ты вглядываешься в даль, силясь рассмотреть что ждёт тебя там, в глубине обители мёртвых. Осирис, великий бог, восседает на троне из чистого золота в короне с двумя перьями. Анубис, великий бог, слева от него, а великий бог Тот – справа. Боги суда над людьми Аментета - справа и слева, а посередине перед ними стоят весы, на которых взвешиваются добрые и злые деяния. Медленно, боясь запутаться в подвешенном на нитях небытия пространстве, срывается с чаши кроваво-красная слеза и пробирается вниз, в пересыпающийся гранулами чьих-то жизней, белоснежно-сверкающий песок. И вот, великий бог Тот записывает, а великий бог Анубис произносит приговор... И ты чувствуешь, как сила гравитации неумолимо начинает обращать тебя в ничто. Но из последних сил, твоя рука взметается, высвобождаясь от сдерживающих её дланей колдуна-проводника, и хватается за дребезжащие на изящной царственной шее талисманы Птаха.
Бежать, бежать, бежать… Спотыкаясь на каждом шагу и глотая горлом затхлый, но невероятно живой воздух подземелья, бежишь к выходу, смяв в ладони вожделенный папирус и почти уже не слышишь пророческие слова, отчаянно летящие вослед. Поворот, ещё, прыжок, а здесь, оттолкнувшись от стены, падаешь ниц и катишься кубарем к выходу. Едва ли где-то позади, перекрывая хлестнувший в кровь адреналин, несётся предначертанное: «Я заставлю вора не только вернуть похищенную книгу, но и принести искупительную жертву!».



И вдруг возникает призрак женщины, заламывающей руки, причитающей еле шевелящимися губами. Будто бы её супруг достал обретённый тобой папирус со дна морского, страшась чудищ и рискуя жизнью. И что же в итоге… Боги погубили его и его семью. Вот каков путь опасного знания. Женщина умоляет вернуть книгу, протягивая к тебе руки, угасающий взор её всё ещё полон надежды… Но ты картинно отворачиваешься и уходишь.
Но вот же он, вот он – разворачиваешь тонкие папирусные листы, жадно вглядываясь в каждую букву, в каждый символ и значок. Ах, отойди, отец, к чему сии разговоры о поражении и водворении книги на место. Сегодня он победитель, он – царевич Сетна, а не жалкий колдун, оставшийся где-то глубоко под землёй со своими верными духами, но лишённый возможности выйти в мир живых и навредить. Нет, не сможет он отомстить. И стоит ли, руководствуясь банальным чувством самосохранения, возвращать книгу обратно. Для того ли претерпел ты всё это, чтобы вот так вот запросто отдать только что обретённое. Нет, отец, не бывать этому.
Что делаешь ты, Сетна? Ужели потухший разум готов позволить тебе совершить гнусное насилие над дочерью жреца. И вот ты готов уже отдать случайно понравившейся девице все свое имущество, лишить своих детей всех прав на наследство и даже истребить их. Осознаёшь ли природу своего падения, готов ли и дальше претерпевать морок, наведённый на тебя извне. А если это всего лишь сон, то почему же лежишь ты на окраине Мемфиса обнажённый и покинутый всеми. И снова этот голос над ухом, потусторонний, полный насмешки. Равноценный обмен? Одежда для возвращения в город взамен на книгу и искупительную жертву… Как неожиданно и быстро ты полностью оказался во власти Неноферкапта.
Когда же последние куски пепла от принесённой жертвы пали на каменный пол гробницы, колдун протянул руку и в одно мгновение его пальцы пронзили твою плоть. Уже лёжа на холодных плитах рядом с саркофагом, ты в замешательстве и какой-то отрешённости наблюдаешь, как рвётся ввысь радужная птица твоей души, набирая в крылья встречный ветер. Перехваченная цепкими пальцами колдуна, заметалась она, пытаясь вырваться, но силы скоро покинули её. Мир потускнел, как будто кто-то незримый перекрасил его в пепельно-серый цвет. Из груди ушла боль, а вместе с ней и страх.
Отстранённый голос Неноферкапта, звенящий в ушах, просит принести в гробницу останки его жены и сына из Коптоса. Слышишь ли? Ничто не радует, ничто не тревожит, далёкое царство тебе кажется лучшим, лишь пустота в груди мешает мыслить обыденно. Колдун вещает, уже переходя на низкий шёпот, о том, что с каждым новым днём ты, царевич Сетна, будешь терять часть своей души, пока не исполнишь приказ, а если промедлишь, то вся она перейдёт во власть обладателя папируса. Но ты промедлил…
После твоей смерти трон унаследует Меренптах – четырнадцатый сын фараона. Но, может быть, известие о том, что царство мёртвых посетят после тебя, живыми, лишь великие пророки, окажется для тебя тем бальзамом, который в обычае выписывать исключительно беспокойной душе.